Желтое, зеленое, голубое[Книга 1] - Николай Павлович Задорнов

class="p1">— Что вы! У меня такая путаница в голове, — ответил Раменов. Он небритый, на вид постаревший, сутулый и несчастный. Сапогов насмешливо улыбнулся. Прошелся по квартире, заглянул в студию. Проверил, греет ли отопление, с интересом посмотрел картины. Вернулся в комнаты, осмотрел штукатурку, рамы. Почувствовался настоящий хозяин, человек дела.

С помощью обоих мужчин Нина надела беличью шубку.

— Ну работай! — Дверь захлопнулась.

После споров с Ниной часто оказывалось, что она права. Как? Почему? Он не понимал! То, о чем она говорила, делалось очевидным, но не сразу. У Нины есть вкус. Но его чуть ли не в отчаяние приводило, что сам он ничего не может понять вовремя и напрасно упорствует. Может быть, так будет и на этот раз? Литературный сюжет заводит его в тупик, а пластическое решение пошлое…

Вот где собака зарыта.

Георгий долго работал и не услыхал, как снова открылась дверь. В студию быстро вошла Нина. Ее лицо в красных пятнах.

— Что с тобой?

Ее глаза красны. Она как-то зло вздрагивает всем телом. Кинулась на диван.

— Что такое? Ну?

— Почему ты не поехал! На обратном пути он стал объясняться мне в любви!

— Он?

— Да! Может быть, ты веришь, что он меня любит?

— Нет… Что ты…

— Тогда что же это, по-твоему?

Георгий беспомощно моргал, стоя у дивана с кистью в руке.

— Какой-то ужас! Удары со всех сторон!

— На тебя сыплются удары! Смешно! Это еще не удары! Лучше бы ты видел, что делается вокруг!

Георгий бросил кисти, убрал картину. Он вымыл руки и заходил по студии.

— Знаешь, не обращай внимания! — твердо сказал он.

Он был уверен, что Нина любит его. Сапогов сам себя накажет.

Георгий встал как вкопанный. Пришло в голову, что, желая создать картину, он упорствует и пренебрегает интересами Нины. Не становится на ее защиту.

— Почему ты не поехал со мной? — сказала Нина, подымаясь.

— На этот раз ты была спокойна…

— Что он думает? Что он за человек? Ведь я дружу с его женой… Ты понимаешь это? — Она, прищуриваясь, стала всматриваться в мужа.

В этот день они не брали обед домой, а ушли в столовую. Тут новые люди, толпа, разговоры. В буфете продаются сласти. Неприятности, казалось, позабыты, о них не вспоминали.

Когда шли домой, Нина сказала:

— Ты знаешь, в чем твоя беда? Мне кажется, что ты пишешь как-то однообразно. Ты слишком спокоен. Ты повторяешь любимые сочетания цветов. Ты воспринимаешь все романтически, твоя кисть радостная, живая. Но она спокойна. Хотя Гагарова говорит, что свет ты чувствуешь. Нельзя сказать, что ты беззаботный… Ты не знаешь, в каком напряжении живут и работают наши военные? У них и работа, и занятия. А люди на заводе? Все они постоянно готовы к опасностям. Ты тоже сильный. Ты граждански мужественный. Ты храбр не по приказу. И это тебя выделяет! И ты шутишь все… Ты радуешься, люди любят тебя за это, особенно в наше время, когда так трудно. У нас ценят веселых людей и от искусства ждут жизнерадостности. И это понятно. Папа мне говорил, что какой-то греческий царь запрещал во время войны печальную музыку. Но ты, конечно, видишь и другую сторону жизни и хочешь стать настоящим художником. А способен ли ты сам переносить жестокие удары судьбы? Пока тебе все удается, ты легко справляешься со всем…

Они умолкли.

«Нина обижена, — подумал Георгий, — она требует от меня борьбы и мужества. Солдату для войны нужно усовершенствованное оружие. Мое оружие — краски. Я вооружен? Нет товарищей по профессии, сравниться не с кем!»

После работы он крепко уснул. Она села у его изголовья. Может быть, она напрасно обидела его? Но почему, почему он так доверчив и беззаботен? Он должен пройти через какие-то страшные испытания? Ему что-то готовит судьба? Сегодня он так задумался, опечалился… Не возразил ни единым словом… Жаль, жаль было эту растрепанную голову, как будто он был ее ребенком.

ГЛАВА XII

Иван Карабутов, черноглазый, плечистый парень, покуривая из кулака, подошел к крыльцу, бросил папироску на снег, почистил метелкой подшитые кожей валенки и быстро, мелкими шажками вошел в общежитие.

Дверь в красный уголок открыта, там у стола с кумачовой скатертью сбилась толпа молодежи.

— Иван, иди сюда! — окликнули его.

Карабутов насторожился. Стало тихо. Из двери, как слабым, но едким дымом, потянуло чем-то недобрым.

Иван, ссутулившись, вошел в красный уголок. Парни расступились.

У стола над развернутой газетой сидел комендант общежития.

— Какую деваху ты упустил! — похлопал он рукой по газете.

— Почитай, что пишут, — сказал высокий рыжий парень. Его лицо в веснушках, как в меду.

Выпячивая грудь и оправляя широкий командирский ремень, комендант самодовольно взглянул на Карабутова.

— Какая красавица! Хотя бы привел посмотреть.

В газете — портрет Наты.

— Целая статья, как она работает. Написано о родителях, что смолоду рыбачили на реке, были в кабале у купца, потом как отец партизанил.

Иван словно получил удар в лоб хорошей свинчаткой.

— Подумаешь! — сказал он, обращаясь к рыжему. — Больно она мне нужна. Эй, ты, рыжий-красный, человек опасный! Есть у тебя курево?

Иван прошел в комнату, снял валенки, разделся и повалился на койку. Над ним тарахтел висячий репродуктор.

Ему хотелось прочесть статью, но стыдно возвращаться. Надо как-то раздобыть газету. Он вспомнил, что сосед его выписывает местную.

Образцовое молодежное общежитие помещалось в старом бараке. Ребята гордятся, что на окнах белоснежные занавески, кровати застланы одинаковыми покрывалами, тумбочки накрыты строчеными салфетками, которые делала уборщица тетя Даша.

Каждое утро сюда приходит почтальон, а вечером — комсомолец-книгоноша. Летом на крыльце, а зимой в красном уголке, а иногда прямо в спальне играет гармонь или гитара. Тут есть столы, за которыми пишутся письма, читаются книги. Не обходится без выпивок, ссор и без курения на кроватях. А есть ребята, которые не спят очень долго, почти целую ночь сидят за столом и пишут, и решают задачки, готовятся поступать в институт или техникум.

В красном уголке почти каждый вечер лекции — о гигиене, о вреде алкоголя, о сохранении военной тайны. В воскресенье воспитатели организовывают лыжные походы в горы. По субботам — культпоходы в театр, в кино. Иногда кино показывают прямо в красном уголке. Не жизнь, а малина!

Карабутов только удивлялся своим товарищам. Неужели так выматываются, что многих даже не тянет к девчатам?

В свое время он развязался с Наткой — казалось, нечего с ней возиться больше, порядком поднадоела. Иван в общежитии тогда подсмеивался над ней, показывая свою победу и превосходство. Ему все